Дожди на Ямайке - Страница 18

- То, что получилось, - возражали ему, - расползается, оно просто-напросто съедает планету! Эти все наши "мгновенные" мухи, эти все наши скороспелки, мутанты, ускорители все эти прокисшие, они, как зараза, страшная зараза, они все губят!

- А мы зачем? - излучая деловой оптимизм, говорил им Федер и уносился куда-нибудь по очередному неотложному делу, чаще всего в интеллекторную, к матшефу.

Одна страстишка всегда была слабой стороной Антанаса Федера - он очень тщательно отбирал себе матшефов (что, в общем, совершенно правильно), а потом очень ими гордился и долго не желал признавать свою неправоту, если оказывалось, что матшеф так себе. А зачастую оказывалось именно так. Но старание себя иногда оправдывает, и на этот раз с матшефом Антанас Федер, похоже, не ошибся.

Антон действительно был одним из лучших проборных матшефов, и пять проборов, им обсчитанных, отличались одним незамысловатым качеством - все, что зависело в них от него, было сделано так, что не придерешься, не привело ни к одному сбою, даже мельчайшему. Не было, правда, в этих проборах особенного блеска, отличавшего матшефов-"художников", не было вспышек гениальности - как, собственно, и в самом Антоне, крепком неярком мужичке лет тридцати пяти - сорока. Однако проборы Антона были сработаны крепко и стопроцентно надежны.

Сам же Антон свою мастеровитость высоко не ставил. В нем жил восторженный ребенок, готовый к эскападам и подвигам, мечтающий удивить мир плодами своего причудливого и красочного воображения.

Он не считал свою жизнь особенно счастливой. С самого детства все давалось ему легко, все получалось - но при одном только условии: если не делать ничего экстраординарного. По натуре генератор идей, он вынужден был пробавляться ролью безупречного исполнителя. За неимением лучшего он этой ролью даже втайне гордился, потому что известно - нет исполнителя хуже, чем генератор идей. Но чуть только он начинал реализовывать какую-нибудь свою собственную мыслишку, красивую с виду, все шло наперекосяк. Мыслишка оказывалась бредовой, приличные люди, когда он с ними по ее поводу советовался, иногда пытались ее похвалить, одновременно намекнув на ее откровенную глупость, а по возможности и просто уйти от ответа, как бы даже Антона и не услышав. "Вот тебе и мыслишка!" - восклицал про себя донельзя огорченный Антон и с усердием принимался оттачивать свое умение хорошо делать всем известные вещи.

Поэтому когда к нему как к одному из лучших профессионалов в деле конструирования и расчета проборов пришел Федер и пригласил принять участие в операции на Ямайке, прибавив при этом, что скорее всего пробор там не будет похож ни на один из предыдущих и, возможно, конструировать его придется с большими отклонениями от общепринятых правил, Антон сомневался секунд десять, не больше.

Скрытность Федера по отношению ко всем членам команды и одновременно полная откровенность с этим, пусть опытным, пусть известным, но все же никогда прежде не работавшим с ним в одной связке, изумила Антона. Он пытался найти подвох, но каждый раз, поначалу даже с раздражением, наталкивался на предельно правдивые ответы. Федер не мог рисковать и вести двойную игру с матшефом: слишком многое зависело от них двоих, чтобы хоть что-то утаить от Антона.

- Но почему не сказать парням? Хотя бы некоторым. Хотя бы самым проверенным.

- Древняя пословица, - ответил Федер. - Что знают трое, знает свинья.

- Двое, - автоматически поправил Антон.

- Трое.

- Да нет же, - заупрямился Антон, большой любитель точности во всем. Я точно знаю, что двое.

- Трое, - повторил Федер. - По крайней мере применительно к данному случаю. Это не игра. Это борьба за жизнь с небольшим шансом на выигрыш.

Но все-таки до расстрела космополовцев это была для них игра. Для Антона уж точно. Причем это была игра с участием женщины. По рангу Антон имел право, подобно Федеру, взять с собой возлюбленную, но года два назад сделав это всего один раз, зарекся. Он, как выяснилось, совершенно не умел обращаться с женщинами, они ему страшно мешали, они его раздражали безумно, и он пришел к выводу, что на проборе женщина нужна лишь для отправления физиологических потребностей организма куафера.

- Я слишком уважаю для этого женщину, чтобы вот так, - страстно внушал он Федору во время бесчисленных споров на эту тему, - да и обуза это страшная на проборе, я не понимаю вас вообще, как вы можете при вашей загруженности!

Федер каждый раз терпеливо объяснял:

- Возлюбленная потому возлюбленной и называется, что не для физиологических только нужд. Потому что ты ее, грубо говоря, любишь. Потому что без нее тебе плохо. Потому что без нее на проборе ты попросту не можешь обойтись...

- Что-то незаметно, - подковырнул как-то его Антон, - чтобы вы без вашей Веры не могли обойтись.

- А это обязательно должно быть заметно? Если можешь обойтись, делай как все - в свободное время принимай наркомузыку. Только чтоб я не видел. А то поставишь меня в неудобное положение.

Но все-таки чего-то в этом деле Антон не понимал. Да он и не хотел понимать. Он это "физиологическое отправление" с успехом заменял наркомузыкой. А на Веру Додекс жутко злился, потому что был уверен, что никакой такой любви Вера Додекс к Федеру не испытывает, а только обманывает себя и Антанаса. И всех вокруг нервирует своей красотой причем красавицей ее вроде бы и не назовешь. Эти откровенно восточные черты лица, эта раздражающая поволока во взоре, худа и плечи массивные... И все равно нервировала эта Вера всех вокруг, включая Антона. Он считал, что пробору она мешает больше, чем кто-либо из людей Аугусто.